Некромантия в Древнем Египте (отрывки)

На конференции «Магия в Древнем мире», прошедшей в 1992 году в Лоуренсе (Канзас, США) Брайан Б. Шмидт выступил с увлекательным докладом по 28-й главе 1-й Книги Царств, высказав мнение, что в Древнем Египте некромантия не достигала сопоставимого уровня развития1. Последовавшие за эти дискуссии и переписка побудили меня исследовать эту тему самостоятельно и представить результаты своих исследований в настоящей статье.
В научных работах термин «некромантия» почти никогда не включается в число категорий, на которые подразделяется египетская магия или мантика. В «Египтологическом словаре» (Lexicon der Agyptologie) статьи о некромантии нет; в стандартной справочной работе по египетской мантике2 данный термин также отсутствует. И даже в тех редких случаях, когда он или его эквивалент все же употребляется, речь идет, как правило, не о традиционных местных обрядах, а о поздних или заимствованных практиках3. Учитывая, что египтологи в целом стараются избегать этого термина, вправе ли мы утверждать, что в Древнем Египте все же существовала «некромантия» в той или иной форме?
Чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего необходимо дать определение некромантии. В «Оксфордском словаре английского языка» указывается, что слово «некромантия» происходит от древнегреческого necromanteia (necro, «мертвый» + manteia, «прорицание»), и приводится следующее стандартное определение: «Так называемое искусство прорицания будущего и т.д. посредством общения с умершими; в более общем смысле — магия, колдовство, заклинания»4.
Если отбросить за ненадобностью более общие значения («магия, колдовство, заклинания»), то в качестве определения у нас останется, фактически, буквальный перевод термина: «прорицание при помощи умерших». Термин «прорицание» также нуждается в определении, поскольку, как явствует из оговорки «и т.д.» в приведенной словарной статье, данная практика не ограничивается получением знаний о будущем. И действительно, в словаре Вебстера в определение прорицания входит не только предвидение или предсказание будущего, но и «обретение тайных знаний»5.

Вооружившись этими определениями и обратившись к позднеегипетским источникам, мы сможем ответить на поставленный вопрос без особого труда, поскольку совершенно недвусмысленные примеры «прорицания при помощи умерших» обнаруживаются в демотических магических папирусах. Так, в Лондонском и Лейденском демотических магических папирусах приводится следующий способ прорицания при помощи сосуда:

Предписание о том, как быстро зачаровать сосуд, чтобы боги вошли в него и правдиво ответили на твой вопрос <…> Если хочешь вызвать дух умершего (ах), положи на жаровню камень и стеклянный (?) камень. Дух придет. Желательно положить сердце гиены или зайца, (это будет) очень кстати. Если хочешь вызвать утопленника: положи на жаровню камень sea-garab. Если хочешь вызвать мертвеца: положи на жаровню ослиный навоз и амулет Нефтиды. Он придет. Если хочешь отослать их всех прочь: положи на жаровню навоз обезьяны. Все они уйдут туда, откуда пришли. Чтобы отпустить их, нужно также прочитать заклинание6

В описание другого способа прорицания при помощи сосуда в тех же папирусах входит формула: «Говори со мной, говори со мной <…> всякий дух, всякая тень, что ни есть, на западе и на востоке! Исполни это, о тот, кто умер! Пробудись для меня, пробудись для меня!»7 Оба ритуала безусловно удовлетворяют даже самому узкому определению некромантии: и в том, и в другом случае заклинатель вызывает умершего, чтобы тот ответил ему на любой заданный вопрос8.
Несмотря на позднюю дату, подобные практики из демотических папирусов не заимствованы из других традиций, а представляют собой вершину развития коренных верований и обрядов, связанных с культом благих и могущественных духов умерших.  Уже в период Древнего царства умершие со всей определенностью воспринимались как заступники: заупокойные обряды в честь некоторых высокопоставленных особ граничили с обожествлением, и верующие пытались умилостивить их, вырезая на камне молитвы умершим, изъявляя им свое почтение и помещая в гробницу многочисленные заупокойные стелы9. В погребальных текстах того времени владельцы гробниц похваляются высоким положением в иерархии, знанием могущественных заклинаний и правом доступа в зал божественного суда, а также способностью истреблять врагов и вознаграждать и защищать своих земных служителей10. В период Среднего царства подобный культ сложился в Элефантине вокруг покойного наместника Хекаиба; просителям, обращавшимся к нему, сообщали, что усопший князь «любит вас и благоволит вам; он услышит вашу просьбу, если вы помолитесь ему и принесете дары»11. Во времена Нового царства роль заступника была официально присвоена покойному царскому сановнику и архитектору Аменхотепу, сыну Хапу. Надписи на постаментах его статуй гласили: «О люди Карнака, желающие узреть Амуна, придите ко мне! Я передам ваши просьбы, ибо я — заступник пред этим богом»12. К тому же периоду относится самое раннее свидетельство поклонения Имхотепу — покойному советнику фараонов Третьей династии и покровителю писцов и врачей, культ которого сохранялся и в римскую эпоху. Ритуалы инкубации, входившие в этот культ, по определению относятся к категории «некромантических»: дух Имхотепа приходил к просителю во сне и отвечал на вопросы о лечении той или иной болезни13.
Наряду с этими официальными культами бытовали и нерегулярные практики общения с умершими более низкого ранга, о чем свидетельствуют многочисленные надписи на чашах, черепках, отрезах льна и папирусах, известных под условным названием «письма мертвым»14. С фразеологической точки зрения подобные тексты во многом подобны письмам, адресованным живым, и содержат, в частности, совершенно бытовые упреки и непринужденные обращения. Однако стимулом для переписки оставалась вера в божественные возможности усопшего, о чем свидетельствуют такие просьбы, как «внемли и не позабудь сделать так, чтобы NN явился ко мне», «помоги мне в тяжбе с NN», «рассуди меня с NN», «прими во внимание», «будь милосерден» или «сразись за NN <…> спаси ее (от болезни)»15. В двух отрывках из надписи на «Чикагской подставке для кувшина», относящейся к Первому переходному периоду, отправитель послания просит покойного о милостивом вмешательстве, дабы тот обеспечил плодовитость его дочери16. Подобные мольбы контрастируют с культовой эксплуатацией умерших низкого статуса в государственных и частных ритуалах проклятия17.
В других письмах к умершему обращаются с прямыми вопросами: «Не прогневаешься ли на это?»; «Почему он меня оскорбляет?»; «Как быть со служанкой Имиу, которая заболела?»; «Чем я тебя обидел?»18 Эти вопросы можно было бы счесть риторическими, но в действительности они занимают в каждом соответствующем послании центральное место и ответы на них важны для авторов писем. Скорее всего, отправитель надеялся получил ответ посредством инкубации, как свидетельствуют о том сами тексты: «Прошу тебя, стань духом для меня и предстань моим глазам, дабы я увидел во сне, как ты сражаешься за мое дело»19. Другие вопросы только на первый взгляд кажутся риторическими, но определенно таковыми не являются. Так, например, приветствия в начале писем («Как ты себя чувствуешь?»; «Как поживаешь?»; «Заботятся ли о тебе на Западе так, как угодно тебе?»20) могут показаться чисто формальными, однако в Книге Мертвых (заклинания 148 и 190) им соответствует сложный ритуал, позволяющий удостовериться, что усопший принят богами, и «узнать, какая выпала ему судьба»21. Практическому применению схожего заклятия уделено много внимания в первом демотическом «Романе о Сетне-Хемуасете», где маг в буквальном смысле поднимает из мертвых сына и жену, утонувших по божественному приговору:

Нанеферкаптах вышел из своего шатра, прочитал над ним заклинание и поднял его, хотя его покрывала вода в двадцать один локоть глубиной. Он прочитал заклинание над ним и заставил его рассказать обо всем, что с ним случилось, и о том, какое обвинение выдвинул Тот перед Фре22

Поскольку участь его родичей непосредственно предвещает его собственную судьбу, Нанеферкаптах вопрошает мертвых не просто о некоем «тайном знании», а о событиях будущего23. Как и многие «письма мертвым», этот эпизод полностью удовлетворяет всем стандартным определениям «некромантии».
Подобные литературные описания некромантических ритуалов для Древнего Египта не редкость. Одно из них обнаруживается в классическом тексте Среднего царства, сохранившемся в семидесяти с лишним ученических копиях, — «Наставлениях царя Аменемхета I своему сыну Сезострису»24. В духе все тех же источников («писем мертвым», ритуалов 148 и 190 из Книги Мертвых и сказки о Сетен-Хемуасете) покойный царь Аменемхет обращается из загробного мира к своему наследнику и рассказывает ему о своей участи. Более того, усопший царь сообщает сведения о прошлом и нынешнем состоянии дел в государстве, охваченном смутой, и наставляет нового царя о том, как надлежит поступать в будущем. Каким именно способом было получено это откровение, в тексте не указывается, но предполагается, что и оно — результат «общения с умершим» ради получения тайных знаний и сведений о будущем. От периода Рамессидов до нас дошла во фрагментах популярная «Сказка о призраке»25, в которой верховный жрец Хонсемхаб ритуальными средствами призывает духа давно умершего сановника:

Он поднялся на кры[шу <…> и воззвал к] богам неба и богам земли, южному, северному, западному и восточному, и к богам загробного мира, говоря им: «Направьте ко мне этого досточтимого духа»26

Когда дух приходит на зов, жрец расспрашивает о его имени и семье, и тот рассказывает историю своей жизни и злоключений. Но самым словоохотливым духом за всю историю египетской литературы следует признать фараона Рамсеса III, в уста которого вложен самый длинный из всех известных нам папирусных текстов — 117-столбцовый папирус Харриса, записанный в период правления сына этого фараона, Рамсеса IV27. Поведав о событиях своего правления и о бесчисленных благодеяниях, которые он оказал богам, Рамсес III завершает речь сообщением о своей смерти и наставлением, обращенным, однако, не к сыну, а ко всему египетскому народу28.
Ко времени царствования Рамсеса III обращения к умершим царям за житейскими советами были уже в порядке вещей. В поселении ремесленников Дейр эль-Медина к западу от Фив центральную роль в местной религиозной практике и судопроизводстве на протяжении ста с лишним лет играл оракул Аменхотепа I — царя начала XVIII династии29. Служители, прошедшие очищение и погруженные в экстатическое состояние30, выносили на носилках статую, в которой обитал дух покойного фараона, и верующие обращались со своими вопросами непосредственно к ней. Ответами служили движения носилок или цитаты из священных текстов. Вопросы записывали на черепках, многие из которых сохранились до наших дней. К духу царя обращались не только за «тайными знаниями», но и за «откровениями о будущем». Многие из вопросов первой категории касаются поиска воров или виновников других преступлений, а также проверки чьих-либо утверждений на правдивость:

Это ли тот, кто украл циновку?
Правда ли это?
Истинно ли в нем явлен Хор? Открой мне правду!
Это украли строители гробницы?
Это гневается Анинахт?

Вопросы о будущем, в свою очередь, касаются едва ли не всех возможных сторон частной жизни:

Будет ли Сети назначен прорицателем?
Следует ли мне уехать?
Испугаются ли они?
Она со мной поделится?
Следует ли мне отправиться на север и пройти посвящение?
Возлияние совершит мой брат?
Милостивый владыка! Выдадут ли нам пайки?
Что до снов, которые я увижу: будут ли они благоприятны?
Не следует ли мне это сжечь?
Отойдет ли это поле к начальнику стражи Небсену?
Займет ли Менна то место, которое хочет?
Не пойти ли мне туда, где это есть?
Будет ли он против этого возражать?
Поставит ли он над нами начальника?
Стоит ли мне привести их?
Выберут ли меня провожатым?
Поставит ли он их на место?
Назовут ли мое имя перед советником?
Проводит ли он меня сам?
Выдвинут ли против меня обвинение?31

Эти вопросы подобны тем, которые встречаются во многих «письмах мертвым», но, в отличие от последних, составляют часть «официального некромантического культа», введенного ради общественного блага и существовавшего на государственные средства. Другие покойные цари тоже приобретали функции общественных оракулов. В период правления Рамсеса II в Абидосе действовал оракул Ахмоса — знаменитого основателя XVIII династии, а сам Рамсес II после смерти занял главное место среди духов-оракулов не только по всему Египту, но и в Нубии32. В эллинистическую эпоху схожие оракульные процедуры распространились и на духов не столь высокого происхождения. Особым почетом пользовались духи утопленников, так как смерть от воды уподобляла их богу Осирису33. Вероятно, с одним из подобных культов связаны загадочные приговоры, которые изрекает покойный «юноша, рожденный в Элефантине» (демотический папирус Доджсона)34.
С вопросами обращались не только к умершим людям, но и к трупам животных. Как древних частных усыпальницах35, так и в современных катакомбах с останками животных36 паломники оставляли на стенах надписи, обращенные к призрачным обитателям этих захоронений. Поскольку священные животные непосредственно связывались с соответствующими им божествами, прошения и вопросы нередко адресовались также забальзамированным телам ибисов, соколов, быков, кошек и т.д., так что перед нами разворачивается настоящий некромантический зоопарк:

Джехутинахт, сын Гемухапа, говорит ибису и богам Хнеса: «Если Гемухап, слуга ваш, выздоровеет и не умрет от недуга, в котором он ныне пребывает, то я дам [столько-то] серебра на погребение ибиса»37.

Да пребудет вдохновение ибиса на каждом, кто это читает38.

продолжение следует