Магия без слез. Письмо №18: почему так важны наши традиционные приветствия и т.д.

Cara Soror,

Твори свою волю: таков да будет весь Закон.

Время от времени я со свойственным мне бесподобным красноречием призывал вас не пренебрегать предписанными приветствиями; но, полагаю, с таким же успехом можно и собрать в одном письме различные соображения, связанные с их использованием, — а в число «приветствий» я включаю и «ритуал Воли» перед едой, и четыре ежедневных поклонения Солнцу («Liber CC, vel Resh»), и приветствие госпожи нашей Луны. Я предлагаю рассмотреть общую задачу всех этих ритуалов, не касаясь особых достоинств каждого из них в отдельности.

Практика «Liber III vel Jugorum» служит дополнением к этой группе обрядов. Подвергая себя болезненному физическому наказанию при каждом случае, когда вы думаете, говорите или делаете то, чего, по собственному решению, должны избегать, вы ставите у врат своего ума бдительного стража, готового дать отпор любому пришельцу, и приучаетесь постоянно быть начеку. Примите это к сведению, и вам не составит труда проследить за нижеследующей цепочкой рассуждений.

Практикуя дхарану, вы отводите себе на упражнение сколько-то минут. Вы прилагаете непрерывные, упорные усилия по сосредоточению ума. Ум при этом постоянно пытается ускользнуть из-под контроля. (Надеюсь, вы помните иерархию «помех», но на всякий случай перечислю их здесь еще раз:

1) непосредственные физические помехи (если таковые возникают, практику асаны следует прервать);

2) то, что «приходит вам на ум»;

3) размышления и вопросы наподобие «А не будет ли лучше, если я…»;

4) атмосферические (например, голоса, исходящие как будто из внешнего источника);

5) нарушения контроля как такового; и достижение результата как такового (вспомните, что индийских школах принято отвечать: “Не то, не то!” — на все, что представится как «Тат Сат», т.е. реальность, истина).

Надо ли мне напоминать вам, каким настоятельным становится желание бросить все и сбежать, какие фантастические увертки и отговорки изобретает наш ум — зачастую вплоть до откровенного бунта? В Канди я буквально взбесился, послал все к чертовой матери и помчался в Коломбо с твердым намерением пуститься во все тяжкие, да так, чтобы в глазах стало красно, как на тамошней мостовой — от плевков туземцев, пристрастившихся к бетелю! Но через три дня тщетных поисков такого разврата, который утолил бы мою жажду, я вернулся к своим баранам — исключительно потому, что попросту выдохся. И этот перерыв пошел мне на пользу: он успокоил и укрепил меня; я вернулся к упражнениям с удвоенной силой, и, не прошло и недели, как передо мной воссияла заря дхьяны.

Я упомянул об этом, чтобы подчеркнуть, что устраивать подобные контратаки — это естественная привычка ума; потому-то они и достигают своей цели с такой легкостью. Что вам нужно, так это добиться того, чтобы естественные наклонности  ума не мешали, а, наоборот, способствовали вашей Работе.

Вот затем-то и нужны все эти приветствия, поклонения и ритуалы Воли!

Это не практики сосредоточения в чистом виде, но подобрать для них удачное определение я не могу. «Фоновое сосредоточение» или «долгосрочное сосредоточение» — это слишком громоздко, да и не вполне точно. Скорее, это что-то сродни обучению в средней школе. Тут не нужно постоянно «стараться добиться большего, чем когда-либо»; не нужно ронять монокль через каждые две минуты, строго по часам, или выглядеть по-джентльменски даже тогда, когда вы просто причесываетесь перед зеркалом. Тут задача иная: надо приучить себя правильно реагировать на любую неожиданность. Нужно, чтобы фраза «Твори свою волю: таков да будет весь Закон» стала «второй натурой» и сама собой приходила на ум, когда вы с кем-то знакомитесь, выходите к завтраку или отвечаете на телефонный звонок, или приступаете к предписанным поклонениям (все это должны быть поверхностные реакции, наподобие того, как джентльмен инстинктивно встает, если в комнату входит дама); и, с другой стороны, перед лицом неотвратимой опасности, или при внезапных озарениях, или тогда, когда в медитации вы вот-вот достигнете глубочайшего из слоев.

Произносить именно эти конкретные слова не обязательно: догматизму здесь не место. Можно выбрать любую формулу, выражающую вашу личную Истинную Волю. Наподобие того, как Катон (или это был Сципион?) завершал любую свою речь — будь то о правилах поведения в римских банях или об осушении какого-нибудь болота в низинах Мареммы — одними и теми же словами: «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен».

Уловили?

Вы приучаете ум автоматически возвращаться к тому самому предмету, от которого он пытается уклониться. «Да, да, Стивен, я вас прекрасно понял!.. Но давайте уж начистоту, дядя Дадли: неужели вы сами все время это делаете? Неужто вы и вправду никогда не стесняетесь? Не боитесь испортить впечатление от письма или «устроить сцену» на улице, если внезапно остановитесь и отмочите при всех какую-то несуразицу? Неужто, наконец, вы никогда обо всем этом не забываете?»

Увы, случается.

Peccavi.

Mea culpa, mea maxima culpa[1].

Я ведь отнюдь не ваш дражайший старый друг Адам Кадмон, Человек Совершенный.

Я — довольно-таки жалкий экземпляр.

Я не из тех, о ком бы стоило слать телеграммы на Монсальват.

Я действительно то и дело забываю — хотя, счастлив признаться, теперь уже далеко не так часто, как раньше. (Стоит только приобрести привычку, как со временем она только укрепляется.) Но частенько я сознательно пренебрегаю долгом. Бессовестно манкирую им. Негодую на него. Раздражаюсь, как на досадную помеху.

Как я уже сказал, Адам Кадмон — отнюдь не мое второе имя.

И что же, найдется ли для меня хотя бы тень оправдания? Да, в своем роде: во-первых, силой навязывать людям свои идиосинкразии было бы неучтиво, а во-вторых, я не хочу казаться более чудаковатым, чем нужно. Это дурно сказалось бы на моем личном влиянии и, таким образом, лишь помешало бы Работе, которую я стараюсь исполнить…

«Спору нет, прекрасное алиби! Всем известно, что вы цитируете Библию не хуже самого Сатаны и нет вам равных в искусстве самооправданий! Но удивляться нечему: вас же с младых ногтей натаскивали Плимутские братья, которые дадут фору в казуистике любому иезуиту!»

«Да, да, но…»

«Нечего мне тут “нокать”, старый вы козел! Или вы забыли, что до Джонаса Хенвея[2] никто не ходил под зонтиком? Разве ваша практика не стала бы совершенно естественной и благопристойной, не превратилась бы в сливки сливок учтивости и хороших манер, как только сотня-другая сильных мира сего взяла бы ее для себя за правило? Ведь не прошло бы и трех месяцев, как все Генри, Томасы и Ричарды Британии уже почитали бы своим долгом брать пример с вышестоящих».

(Это был голос Совести.)

Ладно, сдаюсь, был неправ.

Любовь есть закон, любовь в согласии с волей.

Братски,

666